Некоторое время лингвистический робот переводил лишь цифры, формулы и непонятные термины, пока наконец опять не зазвучал задумчивый голос из прошлого.

…Как видите, расчеты подтвердили, что перед нами был уже не мир атомов, а мир квар-ков, предпоследнее состояние предвещества. Но ведь всем известно, что кварки тоже состоят из трех частиц – отрицательной, положительной и нейтральной. Страшные, фантастические силы, по-видимому, достигли того состояния, когда уже могли ломать и сами кварки, нарушать взаимодействие частиц, их составляющих.

Неясно было лишь одно. В центре таких реакций, таких преобразований по всем физическим законам должно быть светло как днем. Здесь все должно гореть и плавиться. А вокруг темно. Черный мешок! И тут главный физик корабля высказал предположение, что Черный мешок стал черным именно потому, что все частицы, вся энергия, которая мчится от удивительного небесного тела, имеет скорости выше световых.

Постепенно нам становился понятным механизм этого странного и страшного явления Вселенной. Удивительное кварковое небесное тело, разбрасывая свои частицы со скоростью, превышающей скорость света, создавало в мировом окружающем его пространстве галактический ветер огромной мощи и плотности. И именно этот ветер как бы гасил носителя света – фотоны, которые, как известно, могут светиться лишь при определенной скорости. Впрочем, и в этом случае частицы света не становились чем-то бесплотным, нематериальным, не уничтожались. Они лишь переходили в иную форму существования, недоступную восприятию нашего зрения.

Напрашивался еще один вывод. Раз звезда выделяет огромное количество энергии за счет ломки атомов и кварков, значит, она непрерывно сокращается и уплотняется, усиливая отделение внутренней энергии. Но поскольку звезда уплотняется, энергии этой становится все трудней вырываться из ее недр и она все накапливается и накапливается в них. В конце концов, по логике развития, энергии накопится столько, что она взорвет кварковую звезду. Тогда произойдет вселенская катастрофа – в кварковых звездах накоплены такие энергии, такие массы предвещества и кварковых осколков, что, взорвавшись и превратившись в энергию, они разнесут все окружающее, испепелят его, превратят в рассеянное скопище атомов и их обломков. Пройдут эпохи, прежде чем это возмущенное и рассеянное вещество пройдет через сложные синтезы и опять превратится в обычную материю, сгруппируется в туманности, из которых вновь родятся звезды и планеты. Таков открытый нами постоянный путь материи во Вселенной – в ней ничто не пропадает бесследно и ничто не возникает из ничего.

Но от этого сознания нам было не легче. Наша Галактика была слишком близка к Черному мешку, а наша солнечная система – еще ближе. Взрыв Черного мешка сметет окружающие галактики. Это не приведет к гибели материи, но неминуемо погубит все живое.

Теперь все, и главные специалисты, и обыкновенные, рядовые члены экспедиции, не предлагали вернуться. Они трудились не покладая рук – анализы за анализами, расчеты за расчетами, одна гипотеза за другой. О, теперь никто не подсмеивался над нашим командиром. Теперь все знали, что они поступили бы точно так же, как и он… за исключением меня.

В это время один я уже не был в этом уверен, потому что, если у него родились подобные предположения, научные гипотезы, ему не следовало их беречь для себя. Прежде чем принять решение ринуться в Черный мешок, оц обязан был сообщить о своих подозрениях на наши планеты.

Сделал ли он это? Не знаю… Я подобной фонограммы не передавал. Впрочем, я освоил связь уже после принятия решения.

На всех совещаниях и советах Оор отмалчивался. Он только слушал. Особенно главного физика, который предложил выбрасывать за борт все отбросы в открытых контейнерах, а потом, после жестких облучений, возвращать их обратно и использовать как ядерное горючее – ведь они подвергались адскому воздействию кварковой звезды. Так мы запаслись горючим.

Физико-химики предложили принципиально новый метод атомного уплотнения корабля, и им удалось провести свое предложение. Создавая сверхмощное внутриобшивочное ней-тринное давление и резко разворачивая корабль навстречу наиболее мощным потокам частиц, идущих от невидимой звезды, они сумели спрессовать оболочку корабля до мыслимых пределов, что позволило почти полностью избежать проникновения в корабль жестких из-дучений. Все стали снимать предохранитель-цуе скафандры. Но командир своего скафандра не снимал и категорически запретил делать это и мне.

– Мучься, малыш, – говорил он, – они слишком верят в расчеты, а я считаю, что тут может оказаться нечто такое, чего мы не знаем. Поэтому давай побережемся. В то время я не слишком верил ему – ведь я уже сомневался в нем, – но приказ есть приказ, и я мучился в своих двух скафандрах, снося еще и шутки по этому поводу старших товарищей.

Когда и расчеты, и наблюдения показали нам, что взрыв кварковой звезды, а вместе с ней и взрыв всех ее невидимых спутников неминуем и произойдет довольно скоро, собрался общий Совет, чтобы решить судьбу корабля. И вот что удивительно: весь экипаж требовал от командира остаться в Черном мешке еще некоторое время, чтобы до конца разгадать его законы, постичь закономерности, взять пробы – словом, проделать огромную и безусловно полезную научную работу, Ценность которой для будущего трудно было предугадать.

А он был против. Он, который привел их сюда и убедил, что они обязаны рисковать собой, теперь был против продолжения полета.

– Наука важна только тогда, когда ею есть кому заниматься и когда она необходима другим. Сейчас речь идет о самом существований нашей Галактики. Если мы опоздаем с тем, что у нас есть, кому потребуются ваши знания?

Конечно, он был прав и в то же время не прав. В чем – не знаю. В то время мне казалось, что есть в его рассуждениях неправота, Но я опять стал понимать, что на его месте поступил бы точно так же.

После Совета он долго беседовал с группой врачей, биологов и биохимиков. Они первыми согласились уйти в безводный анабиоз. Естественно, за ними согласились и другие. По установившейся традиции первыми вступают в анабиоз, а тем более в безводный, самые молодые члены экипажа – их организмы лучше переносят неминуемые при этом расстройства. Самым молодым был я. Но именно мне Оор запретил вступать в анабиоз.

– Мы будем последними, малыш, – сказал он. — Занимайся своей связью и готовься к самому страшному.

Пока биологи готовились к этой ответственной операции, он приказал физикам и электронщикам оборудовать камеры абсолютной лучевой защиты. Они сразу ответили, что готовы – такие убежища всегда находятся в полной готовности. Но командир приказал утроить надежность.

– Они ведь и так с тройным запасом мощности! – ответили физики.

– А я настаиваю, – сказал он, – чтобы у них появился десятерной запас!

Пока шла эта работа, он потребовал от группы механиков установки дополнительных автоматов для вывода людей из безводного анабиоза.

– Причем независимых и более надежных, чем у нас есть. И поместить их следует не в отсеке общего управления, а непосредственно в камерах абсолютной лучевой защиты с подключением к автономным атомным часам-будильникам. Не забудьте, может случиться так, что именно эти автоматы выведут людей цз анабиоза.

Вообще Оор отдавал столько приказаний, вызывающих вначале недоумение, а потом уважение к его мудрости и дальновидности, что экипаж подчинялся ему и с охотой, и в то ясе время со все возрастающей тревогой. Командир, по-видимому, знал нечто такое, чего не знали другие.

Но этим он нарушал закон наших космонавтов – то, что знает один, должны знать все. Иначе нельзя летать. Ведь если кто-то утаит знания или информацию, страдать будут все. И наоборот, чем скорее будут знать все то, что знает один, тем быстрее знания или информация пойдут в жизнь, обрастут новыми знаниями и помогут принять правильные решения, развивать науку дальше. Вот почему впервые на корабле был собран Совет без командира. Только после того как Совет обменялся мнениями и принял решение, он вызвал командира.